Название: Ноль по Цельсию
Авторы: Ancifer& liberty
Фэндом: JE, KAT-TUN
Пейринг: Akame
Рейтинг: G
Жанр: Romance, Angst
Предупреждение авторов: любителей жарких пастельных сцен просим не беспокоиться, здесь вы их не найдете!
Disclaimer: Все события выдумка, совпадения имен случайны.

орфография и пунктуация авторов сохранены.

читать
Часть I
Начало начала. Девять месяцев назад.

Если друг оказался вдруг...
И не друг, и не враг, а так…

В горле пересохло и стало трудно глотать. Каме заворожено смотрел за шевелением губ Джина, и смысл сказанных им слов доходил не сразу.
- …она замечательная, правда.
Джин говорил быстро и много улыбался. Слишком много.
- Ты ведь понимаешь, что то - была игра. А сейчас, здесь, реальная жизнь.
Каме мысленно покачал головой. Интересно, когда Джин начал разделять время на то и сейчас, игру, и реальную жизнь? И это было больше похоже на оправдание, а не на дружескую беседу, коим планировался быть их разговор. На губах Каме была лёгкая улыбка. Он прикидывал, как долго Джин придумывал эти фразы, сколько раз прокручивал их у себя в голове и в итоге всё равно нервничает. Казу старался смотреть на всё словно со стороны, чтобы не поддаваться эмоциям. Но чувствовал, как в душе зарождается буря. Стараясь гнать подальше навязчивые мысли, он уговаривал себя, успокоиться и не чувствовать то, что начинает чувствовать. Обида, щемящая обида стучала молоточками в мозгу. Разрываясь на две части, одна из которых услужливо выуживала из памяти часы, проведённые вместе, жесты, слова, взгляды, а вторая шикала и просила не поддаваться эмоциям, Каме не отводил взгляда от лица Джина. От чего тот смущался и елозил глазами по стенам.
- Ты ведь понимаешь, да? – Аканиши пытался придать своему голосу нотки а-ля “чувак, там такая цыпочка” не хватало только дружеского похлопывания по плечу.
Каме пытался понять, он уговаривал себя понять. Улыбнулся ласково, так, как умеет только он, удерживая эмоции глубоко внутри под тяжёлым прессом самоконтроля и показывая Джину то, что тот хотел видеть. Одна часть издевательски твердила, что, в кои-то веки, набравшись смелости, он решил, наконец, кому-то искренне, на духу, рассказать о своих чувствах и облажался. И не понятно, вовремя остановили или поздно решился. А вторая говорила, что ведь хорошо, когда дорогой тебе человек (Каме старательно избегал самого подходящего слова) счастлив. А потом, сославшись, на срочные дела Джин ушёл. Убежал, подумал Каме, когда остался один. Взял в руки, раскрытый перед ним глянцевый журнал, и посмотрел на фото. Девушка была симпатичная, это признал и Каме, немного специфической наружности, но милая.
- Ну,… пусть попробует, – и непонятно к кому обращаясь, к Джину или девушке, закрыл журнал.
С горечью заметив, что не может также просто закрыть в душе то место, где сейчас, утопая в податливой плоти своими многочисленными лапками, копошится обида. Или разочарование или что-то другое…

***

Джин выбежал на улицу. Лицо горело. Еще никогда он так не хотел бежать, бежать, бежать…
На душе было скверно… Каме, конечно, друг, но… Он ничего не мог ему сказать, и от этого на душе становилось только хуже. А сказать так хотелось…
Джин хотел бы рассказать Каме все, как когда-то раньше, и спросить совета, но сейчас это было худшее из всего, что возможно.
Они встретились на съемках DoCoMo совершенно случайно, к своему стыду он даже не узнал Уэхару. И когда захотел пить, попросил ее принести воды… Она улыбнулась и принесла. Вот эта улыбка, и то, как все кинулись извиняться перед ней, привела его в полное замешательство, он быстро убежал в свою студию, решив никому об этом не рассказывать. Сколько ушло тонального крема, чтобы замазать нездоровый румянец Джина известно только стилистам – но он никак не мог прийти в себя, с дрожью вспоминая, что это ее довольно откровенные снимки он только вчера рассматривал в журнале. Она была очень красива, более того - она была признанной красавицей, о которой грезила половина Японских мальчиков, даже Уеда ткнув пальцем в фотографию признал это… И только Баканиши смог, как обычно, все испортить – водички захотелось… Джин давно разучился краснеть, как он сам думал, а сейчас он даже вспотел – до того ему было стыдно.
Но выпив воды и, наконец, успокоившись, он принял единственное и достойное его ума решение!!!
Такако давно так не смеялась, она вообще никогда так не смеялась… Работа стилистов пропала даром, потому что слезы смеха провели на ее щеках светлые борозды, и все из-за этого дурачка из 8 студии.
Всё было готово к съемке, когда в самый неподходящий момент он вылез откуда-то из-за камеры и сунул ей в нос стакан с водой – Попить не хотите? Она инстинктивно отпрянула назад и, зацепившись за провод, стала падать. Джин кинулся ее ловить, и вода из стакана облила ее сверху, на глазах уничтожая прическу… Результат его работы был налицо – двое лежащих в луже, причем он сверху…
Его бережно вывели из студии, только из любви к искусству, чтобы хоть что-то еще осталось целым. Сзади раздавался такой хохот, словно это было лучшее шоу сезона… - Только бы ребята ничего не узнали - обреченно подумал Джин.
Эти воспоминания и сейчас вызывали у него улыбку. Наверно, тогда он и полюбил ее, лежа на ее теле, и прижавшись губами к ее губам, руки-то у него были заняты – одну он успел-таки просунуть ей под голову, защищая от падения, а во второй он держал дурацкий, уже пустой стакан.
Она выдохнула ему прямо в губы – Как тебя зовут?!! – Джиии-ннн!!! – и чьи-то заботливые руки подняли их, наконец, с пола.
Через неделю на показе новой коллекции джинсов, куда его затащил Уеда, кто-то, подкравшись сзади, прошептал ему в самое ухо – Принеси водички, так пить хочется!!! – И через пять минут они уже целовались между этажами на черной лестнице… На этот раз Джин не оплошал, и, вцепившись в руку Оба-чан, уволок с вечеринки прямо к себе домой. Уеда дулся три дня, но узнав, с кем сбежал Джин, успокоился, приписав почему-то победу над красавицей лично себе, как-никак это ж он привил Джину манеры – Подать водички, например…
Ах, как просто, как хорошо было тогда… Они встречались тайком и прилюдно, и это ужасно щекотало нервы, и чем дальше стояли друг от друга на презентациях, тем жарче целовались потом в постели. Казалось, так будет вечно…
Но Оба-чан пригласили на съемки в Америку, Avex подписал выгодный контракт, и она уезжала практически на год.
Вот тогда Джин вспомнил о Каме, ему нужен был совет друга, что делать дальше… Но, придя к нему домой, он так и не решился ничего сказать…
Внезапно он остановился. Внутри все упало – Джин вдруг отчетливо понял, что выбор сделан, что он готов бросить все – дом, ребят, агентство и даже Казую…Так вот, значит, какова цена любви…
Он стоял на дороге и горечь слез туманила его взгляд – он любил всех, и всем хотел счастья, он не мог понять, почему выбор вызывал в душе такую боль… В конце концов, ведь его месяцами не было дома – гастроли, и Каме уезжал на съемки слишком часто, и с ребятами он ругался до хрипоты, а Тагучи просто хотел иногда придушить… И все же он их любил, как стаю, в которой вырос, он прожил с ними столько лет, что не мог не признать, что они-то и есть его семья и ближе у него никого нет…
Вечером, положив голову ей на грудь и чувствуя, как она нежно перебирает его волосы, он слушал воркование Оба-чан о том, что он тоже подпишет контракт и перейдет в Avex, что ему будут больше платить, и что петь он будет соло, и что Рюити Кавамура из «Luna Sea» даст ему свою новую песню… Такая сладкая, сладкая ложь, и так хотелось в это поверить… И Джин поверил…
День отъезда был назначен.


Часть II
Начало. Семь месяцев назад.

Потеряв малое – теряешь все…

Боль. Что это? Какая она? Такая, когда перед глазами пляшут разноцветные круги? Когда лежишь на полу не в силах глубоко дышать. Не в силах даже плакать. И только прикосновения холодных пальцев Джина на руках, шее, лице не дают уйти в забытье. А потом ставят блокаду и в голове лишь шум, а от яркого света прожекторов слезятся глаза.
Такая, когда на съёмках в постановочной драке выбиваешь плечевой сустав и ставят его на место на живую? Что это по сравнению с тем, что сейчас чувствует Каме? Пытаясь не видеть, не понимать очевидного. Глушить внутренний голос, оправдываясь тем, что не знает наверняка. Тешить себя надеждами, что это не может быть правдой, и все вокруг просто шутят. В душе стремительно поднимается буря. Здесь и нервозность перед концертом, и, наконец, принятие того, что так долго старался игнорировать. Но внешне это почти никак не проявляется. Только Каме сильнее сжимает в руках шляпу, слегка прищуривается, на шее пульсирует жилка. Но этого не видно. Он стоит в полумраке кулис и смотрит. Смотрит. Смотрит на Джина. На то, как тот, опустив голову, рассматривает свой концертный костюм и нервно стреляет глазами по сторонам. И так отчаянно хочется, чтобы Коки сказал что-то типа: “Баканиши, хорош врать! Какая Америка?!” Чтобы Мару перестал так увлечённо что-то рассказывать о Штатах Уеде. И непонятно, что сейчас сделать: кричать, упрекать, молча злиться или банально расплакаться. Что сделать, чтобы не было так обидно и больно? Что сделать, чтобы сейчас в памяти не крутились дурацкие, откуда-то услышанные, фразы о дружбе?
“Джин, почему? Что случилось? Разве я заслуживаю такого? За что я последний, кто узнаёт о твоих планах?”
Каме злится. И гримаса отвращения искажает его лицо. И, кажется, что сердце не выдержит такой бешеной скачки. Руки немеют. Каме закрывает глаза и крепко сжимает дрожащие губы. Кажется, что из тела выкачали всё, оставив там пустоту, в которой, как побеги плюща распространяется обида и боль. Каме раздувает ноздри, глубоко дышит и резко открывает глаза, не давая влаге скатиться по ресницам.
“Я не прощу тебя. И никогда не будет так, как раньше”.
Каме поднимает глаза на Джина и встречается с ним взглядом. Улыбается. А Каме смотрит на него с каменным выражением лица. Долго. Джин отводит взгляд и нервно чешет шею. Казуя пружинистой походкой подходит к стаффу и берёт свой микрофон. Если бы он был стеклянный – его осколки уже впились бы в руки Каменаши Казуи, айдола. Он так напряжён, что с трудом раскрывает рот, чтобы облизать губы. Прожектора, свет, первые аккорды и включение самоконтроля на максимум. Концерты – место, где всегда с лёгкостью удаётся обманывать себя. Просто сегодня более агрессивно, более вызывающе и пошло. И первый раз не оправдываться, что ему это не нравится. Нравится. Ещё как.

На вечеринку в честь отъезда Джина и провожать его в аэропорт Каме не поехал, сославшись на срочную неотложную поездку. В то время, как все собрались у Джина дома, Казу наблюдал за закатом, подставив босые ноги волнам, облизывающим один из пляжей Окинавы. Приехав сюда с желанием остудить пыл и привести мысли в порядок, Каме просиживал дни напролёт, глядя на горизонт. Там, где вода переходила в небо. Наблюдая за закатами и рассветами, Казу заметил, что солнце садится всегда в разное время, словно желая согреть землю своими лучами ещё чуть подольше, а встаёт всегда ровно в 4.40, как страж заходя на свою службу. Каме думал о постоянстве. Даже в непостоянном времени захода солнца было постоянство. Только в жизни Каме не было его. И непонятно, хорошо это или плохо… Но, если есть сожаление, значит, всё же не очень. Вернувшись на следующий день после отъезда Джина, Каме, так ничего и не решив, просто запихнул всё поглубже внутрь и включил автопилот. Работа и жизнь без Джина.
В мыслях всё казалось проще. Да, партии Джина будет исполнять Каме. Да, сольные песни Аканиши уберут из треклиста. Тяжело, но выполнимо. Но после первого месяца сложилось впечатление, что все готовы поубивать друг друга. Злые, нервные. О том, что KAT-TUN – это одно целое, казалось, вообще забыли. Даже, обычно сдержанный, Каме после концерта распустил руки. Не желая думать о Джине, Казу упорно о нём думал, как минимум каждую репетицию и концерт. В мыслях он уже оторвал хорошенькую головку Джина от его шеи со слишком чувствительными ключицами. Казалось, ещё пару недель и группе можно сделать ручкой. Но старый мудрый Джонни дал им передых в виде совместной поездки на Окинаву на пару дней, где Каме очень ненавязчиво, но доходчиво объяснил постановку вещей. И этого оказалось достаточно, чтобы, вернувшись в Токио с новыми силами взяться за работу, записывание нового сингла и возвращения в прежнее моральное состояние. Шутки, дуракаваляние и ещё большее, чем раньше, сплочение группы. Сплочение вокруг Каме.
И только по вечерам, отмокая в своей ванне, Казу открывал дверцы души. Вспоминал Джина. Нет, конечно, он помнил о нём всегда. Просто после плодотворного, тяжёлого дня, в горячей воде Каме давал волю мыслям и эмоциям. Каждый раз непроизвольно писал имя Джина на влажном кафеле ванной и тут же истерично стирал его ладонями. День заканчивался пожеланием спокойного сна Джину и стойким чувством отсутствия чего-то важного и дорогого.

***
Никогда еще Джин не летал один. На душе было неспокойно. Все раздражало, и даже хорошая погода не радовала.
Любовь к приключениям, кажется, это так называется, испарилась полностью, как только он пересек черту, отделявшую его от прошлой и такой хорошо знакомой жизни. Все было таким привычным и незнакомым одновременно. Впервые он чувствовал себя одиноким, хотя вокруг было полно людей, и это было так не похоже на него, что он еще больше пал духом.
Отчаянно захотелось кому-нибудь позвонить, пальцы привычно набирали номер, когда вдруг он с ужасом подумал, что звонит Каме! Опомнившись, Джин сбросил звонок, представив, что бы ему сейчас сказал Казуя.
Он никак не мог понять, что его так расстроило, ведь все вышло замечательно - Джин так давно мечтал поехать в Америку, практика языка, что может быть лучше, к тому же с любимой девушкой. И все же, он не чувствовал себя счастливым, и не мог понять почему.

***
Казу сидел на кровати. В самом ее конце. Почти в ногах Джина. Он просто сидел на кровати и смотрел на Джина. Джин не мог оторвать глаз от него. Темно, только силуэт, но Джину не надо видеть, Казу он чувствовал кожей. Джин не дышал и не шевелился, он тоже только смотрел…
Казу вздохнул и ушел… Просто растворился в сумраке ночи, оставив лишь легкий запах своих сигарет…
- Джин! Джин! Джин!!! – кто-то гладил его по волосам и лицу... Оба-чан поцеловала его - Милый проснись, тебе снился кошмар?!
- Нет, все в порядке, все хорошо, - Джин обнял ее и стал целовать, до рассвета оставалось еще целых четыре часа, и ночь любви была прекрасна, как всегда…
Ему здесь все нравилось, все восхищало, рождало новые ассоциации, а вслед за этим приходили песни… Еще никогда так хорошо не писалось, три песни за три недели – все складывалось замечательно!
В университете его приняли сразу – милый, забавный, вечно улыбающийся Джин, со смешным японским акцентом. Он приходил на занятия и ничего не понимал, но он наслаждался своей свободой, своим ничего неделанием, своей любовью и своей Америкой.
Проблемы появились, как всегда неожиданно - для Джина, конечно, деньги кончились…
Казалось, ничего не изменилось, но изменилось все!!! Он больше не мог пригласить Оба-чан в ресторан или даже в бар, не мог пойти выпить с друзьями пива, не мог просто пойти погулять, чтобы не чувствовать себя нищим… На счету еще оставалось достаточно, но Джин не мог заставить себя снимать деньги с этого счета, он как будто воровал у себя, вернее у своих детей и своей семьи. И он решил экономить, вернее голодать…
Это было так унизительно. Он находил деньги повсюду, они лежали на туалетном столике, на кухне, на диване, даже в пепельнице – деньги были везде. Самое ужасное, что он сначала даже не заметил, что тратит чужое. Он ходил в магазины, покупал все, что хотел и тратил, тратил, тратил…
Уэхара работала все больше и приходила все позднее. Она приходила счастливая, пахла карамелью, яблоками и снегом. Ее глаза сияли, они излучали какой-то новый свет, она была соблазнительна до неприличия. Джин понял все слишком поздно!!! Она спала с ним, она целовала его, она любила его, но он больше не был тем Джином, который мог предложить ей весь мир. У него ничего не осталось, кроме себя.

Казу снова сидел у него в ногах, и снова молчал… Джин лежал и дрожал всем телом, он отчаянно всматривался и хотел увидеть его глаза… Эти огромные ореховые глаза, эти грустные, такие взрослые и такие любимые… Ничего не вышло… Каме курил. Он курил и молчал. И это молчание сводило с ума, заставляло ныть сердце Джина, наполняло его такой невыразимой тоской, что хотелось выть…
Он плакал. Он плакал молча в подушку, и не мог перестать. Он жалел себя, он презирал себя, он оплакивал себя… Оба-чан спала рядом, он посмотрел на ее лицо – такое нежное, такое детское и ранимое, без косметики – это была просто девочка, милая и такая беззащитная… Он заплакал еще сильнее… Ностальгия, кто бы мог подумать, да еще так быстро… Ностальгия по Казу…
Этой ночью Джину открылось все, словно вселенная намеренно решила разбить его сердце. Он вдруг отчетливо понял, что никакого контракта с Avex не будет, что все последнее время он жил на деньги Уэхары, что язык он так и не выучил, что за глаза над ним, возможно, просто смеются, и что все самое дорогое и любимое осталось где-то там… Все, кроме Оба-чан!
Джин не хотел сдаваться, он просто не мог сдаться. Он решил бороться и пройти свой путь до конца. Он долго смотрел на Оба-чан, потом улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа. Джин прощался с ней, возможно навсегда. Любовь не терпит неравенства, возможно, он был не прав, но проверять это, было выше его сил. Он написал записку и в ней новую песню, это было все, что он мог оставить на память об их короткой любви…
Морозный воздух освежил его, и как ни странно Джину стало легче. - Рождество. Скоро Рождество – подумал он, шагая по темной улице. Он вспоминал Японию. Он думал о том, как хорошо было бы оказаться сейчас дома, в детской и такой уютной постельке и снова услышать песню, которой баюкала его мама. Впервые Джин вдруг подумал, что не сможет здесь жить… слишком долго.
Дни проходили. Он спал и болел. Потом снова болел и снова спал. За всю жизнь он столько не спал и не болел. Он открывал глаза, смотрел на серый рассвет и снова засыпал. Он ничего не хотел, он перестал даже есть, он никуда не ходил и никого не хотел видеть… Он ждал. Он ждал, что Казу снова придет и сядет в ногах его кровати, но все было напрасно…
Два раза ему снились Пи и Рё. Они протягивали к нему руки, хотели обнять его… Во второй раз они принесли с собой сырые яйца и пытались вложить их ему в руки. Они так хотели его покормить…
Он прогнал их и еще долго топал ногами, если б он мог, он просто поколотил бы их, но это был только сон!!!
И Джин отчаялся.
Каме сидел на кровати и курил, Джин затаил дыхание – Я сошел с ума – подумал он, сердце билось в груди, как ненормальное. – Этого не может быть!
Каме пересел ближе и взял его за руку. Глаза, эти ореховые глаза смотрели так печально. У Джина перехватило дыхание. Он вдыхал запах сигарет, как будто это был запах самого Казуи, он наслаждался этим мигом невольной близости. Казу молчал. Рука горела, словно в нее вливалось маленькое солнце, и в этом было столько личного, что Джин застонал…
Каме наклонился к самому лицу Джина и, наконец, сказал – Возвращайся, я не могу больше ждать!
И Джин принял решение. Впервые за последнюю неделю, он улыбался, лежал в постели и просто улыбался. Он вдруг выздоровел, больше ничего не болело и сразу ужасно захотелось есть. Решение было таким простым – он возвращался…

Уэхара приехала в аэропорт прямо со съемок. Она бежала по залу и искала глазами Джина. Он увидел ее первый и бросился навстречу. Она была в концертном платье и гриме, они прижались друг к другу и минуту стояли молча. Потом он посмотрел ей в лицо и поцеловал последний раз.
Любовь прошла, но осталась волнительная близость двух очень близких людей. Они к удивлению поняли, что смогут встретиться в будущем и прямо смотреть друг другу в глаза. Не было ни натянутости, ни неловкости в том, как они прилюдно обнимались. Оба-чан зарылась лицом в его куртку и вдыхала запах Джина, а он гладил ее волосы и улыбался. Удивительно - никто никого не бросил и никто никого не предал – и так бывает…
Самолет приземлился в Токио.

Часть III
Конец. Месяц назад.

Надежда, которая умирает последней…

Каме в третий раз поймал себя на мысли, что нервничает больше обычного. Пряди не хотели укладываться в причёску, а тональн
ик не размазывался равномерно по лицу. Через несколько минут Казу взмок, как мышь и нервно облизал губы. Хотелось ужасно пить. Парень в четвёртый раз за последние 15 минут подошёл к бутыли с водой. Делая жадные глотки из пластикового стаканчика, он считал до десяти, стараясь успокоиться.
- Каме, скажи, ты рад, что Джин вернулся? – сзади подошёл Танака.
Казу мысленно подавился водой. Опустошив стаканчик, он развернулся и улыбнулся.
- Конечно, рад. Ты разве нет?
- О, да! – Коки обнял одной рукой Каме за плечи и, жестикулируя второй рукой, пафосно продолжил. – О, да. И теперь перед нами откроется весь мир. Ты только подумай, Каменаши – сан, целый мир…
- Ты чего, Коки? – нахмурил брови Казу.
- Это…волнуюсь… - и в подтверждение своих слов, Коки кивнул и потёр ладони.
- Ну, это понятно. – Каме понимающе улыбнулся и легонько помассажировал Танаке плечи.
Рад ли был Каме? Конечно, рад. Просто он в голове сотни раз прокручивал варианты их встречи, а сейчас не знал как себя вести.
Оставшись один, он снова задумался. Он устал все тащить на себе, он очень устал, но не от работы, не от концертов и съемок, как раз там он отдыхал… Он отдыхал от своих мыслей, потому что там, он мог не думать ни о чем. Он устал думать о Джине, устал делать вид, что Джина не существует, устал надеяться и устал ждать. И вот сейчас, когда все складывалось удачно, он пребывал в полном смятении и не мог ничего с этим поделать.
Джин был его слабым местом, его самым ранимым и беззащитным кусочком маленького сердца, куда он запретил себе заходить. Жить с этим было больно, но возможно и он жил, и даже научился улыбаться, когда кому-нибудь удавалось ткнуть в это место глупым вопросом – Ну, как там твой Джин?!
И сейчас, сидя один в комнате, он собирался с силами, он призывал все свое мужество, чтобы не дрогнуть, чтобы прямо посмотреть в глаза Джину, чтобы навсегда излечиться от своей боли и тоски, а может быть от любви…

***
Джина трясло. Он никогда так не волновался, он вообще не умел волноваться, до сегодняшнего дня он просто не знал, что умеет так волноваться. В голове не было ни одной здравой мысли. Что он будет говорить, как он будет говорить и сможет ли он вообще что-нибудь говорить. Ему снова было двенадцать, и он снова поступал в агентство…
Он попробовал курить, затем выпил кофе, потом опять закурил и опять выпил кофе. Уверенности не прибавлялось. Ночью он не смог заснуть, утром не мог есть, даже любимый пес не расшевелил его и, повиляв хвостом, убежал не кухню.
Звонили, все кому не лень, не переставая. Звонила бабушка, племянница, двоюродный брат, похоже, вся родня решила выразить ему всю свою огромную любовь. Сначала он отвечал почти механически, но на пятом звонке его прорвало, и он впервые улыбнулся за это дурацкое утро, когда бабушка вдруг спросила – видел ли он Йоко Оно*. – Мы, ведь учились вместе, - где, бабушка уточнять не стала. Тут Джин окончательно рассмеялся, он вспомнил, как в три года, сидя на коленках у бабушки, пытался оторвать какой-то пришитый на ее джинсы цветок, щедро усыпанный бисером. - Мы – цветы! - говорила тогда бабушка, продолжая начесывать и без того уже стоявшие дыбом волосы. Вся эта картина так отчетливо вспомнилась Джину, и это радостное чувство беззаботного детства вдруг вернуло его к жизни. – Ничего – сказал он себе, - Меня любят, любят, любят, хотя бы мои родные! Все-таки Джин был оптимистом!
Наши мамы, когда они рядом, мы не замечаем ни их любви, ни их заботы. Вот и вчера, как только Джин ушел в ванную, его мама обзвонила всех родных…Она говорила всем одно и то же, что мальчик подавлен и удручен, и что ему нужно всего лишь ласковое слово… И все позвонили, некоторые даже дважды… Такова великая сила любви к ближнему…
Ему хотелось все забыть, эту ужасную пресс-конференцию, ужасные вопросы, и главное, свои ужасные ответы. Хотя забыть, то, что итак не помнишь, пожалуй, невозможно! Улыбаться он начал на восьмом вопросе, на десятом к нему вернулась привычная самоуверенность, а после ответов Каме и Коки он вдруг поверил, что он тут самый главный!
- Боже, какой я дурак! - Нет, дурак, но какой!!!
- Каа-ваа-иии!!!
- И зачем они так громко орут под окнами?!
- Почему больше не орут… - Неужели, ушли?!
- Ааааа! Джин! Джин! Джин!
– Слава богу, они еще здесь…
Сендайский концерт. Все прошло просто отлично, ну с критикой у Джина всегда было плоховато… - Подумаешь, забыл пару слов и орал в микрофон, как бизон на пастбище, - ну не попал в пару нот, чуть было не сломал пальцы Мару, когда держал его за руку, так это ж от волнения…
Но вот другое. Об этом Джин не хотел думать, он старался не думать, но… и не думать тоже не мог! Каме…
Каме встретил его холодно, очень холодно, так холодно, что Джин засомневался, с ним ли он дружил столько лет. Каме смотрел прямо в глаза, он улыбался, он похлопывал по плечу и даже обнимал, но именно поэтому Джину хотелось выть. Это был только высочайший актерский профессионализм – ничего личного. Он так умело отвечал репортерам, он ни разу не дал повода даже усомниться в любви группы к Джину, он так ловко срежиссировал появление Джина на концерте, что любой бы поверил в их искреннюю дружбу… Но Джин не был тем любым…
Когда они встретились первый раз, Джину захотелось броситься Казу на шею, но они лишь холодно пожали друг другу руки. Ребята кинулись его обнимать, тем самым сгладив странную неловкость, в которую попал Джин. Каме лишь позволил себе ухмыльнуться… Это было единственное проявление его истинных чувств.
Джин знал сказку о снежной королеве с детства, но никогда не думал, что окажется в роли Герды, пытавшейся разморозить ледяное сердце Кая – Каме.
Тогда на концерте он еще ничего не понял, он только чувствовал ледяную руку у себя на плече, и ореховые глаза стали черными и больше никого не пускали в свое сердце.
- И это сделал я – с горечью подумал Джин, это я та снежная королева… Только вот поцелуя то не было.
Джин был гордым, лучше бы он был таким, как Мару или Джунно, они умудрялись выйти из любой ситуации, на них Каме не мог долго сердиться – им он прощал все, и Коки, наверное, простил и даже Уеде. И только Джину он не простил ничего… Такова цена дружбы…
Джин все чаще смотрел на Каме, он смотрел на него украдкой, и это было особенно больно. Он впитывал каждый жест Каме, он узнавал его и не узнавал, он чувствовал сердцем, что все изменилось, он больше не был первым и единственным, кто вызывал безумный рев фанаток.
Коки. Он был везде, он говорил с Каме, он стоял рядом, он обнимал, он не давал Джину ни единого шанса остаться с Каме наедине. Но его нельзя было за это ненавидеть, с горечью Джин видел в нем себя, и это было мучительно. Но Джин все же был гордым.
И он смирился. Он приходил на репетиции первым, он сел на диету и сбросил вес, он бросил курить и стал ходить в зал, где отжимаясь, забывал обо всем, ну так ему казалось… Он снова начал брать уроки вокала и писать песни. Вот только показать их пока никому не мог, слишком они выходили личными, а врать он не научился даже в свои двадцать с небольшим.
У него почти получалось, получалось улыбаться, когда Каме смотрел на него, получалось острить, получалось заводить зал, выдавая фирменное соло – он тоже был профессионал, и он хотел доказать, что он действительно вернулся, что он часть группы, и если уж не голова - голова, конечно же, Каме, то сердце группы - это он! Милый и такой самоуверенный Баканиши…
Смешно, но расчет оказался верным. Он становился лучше с каждым днем, он умудрился вернуть себе все, ну, или почти все. Джин вернул себе уважение друзей, пел он все лучше, он вернул себе прежний гонорар и даже увеличил его, он вернул любовь фанатов и написал свои лучшие песни – и все это только ради того, чтобы Каме принял его как равного – как это глупо… И вообще, что происходит, что за тайная страсть, заставившая его так напрягаться. В былые времена он посмеялся бы над этим, ведь он и так для всех хорош, но… Каме не все… Он сражался с Каме, его же оружием. И в этой битве не было победителей.

Часть IV
Сбой на счёт ноль. “Сейчас”.

Звезды таяли, а я тонул в глазах твоих.

Казалось, разум и образ поведения жили своей собственной жизнью. Защитная реакция организма. Вне зависимости от желаний Каме, организм защищался. Сначала Казу говорил или делал что-то, а потом с мазохистским наслаждением упрекал себя. Повторяя как мантру “всё хорошо”, Каме злился, злился каждый раз, когда видел Джина. Это входило в привычку. Привычку, которую было невозможно контролировать. Хотя Казу честно пытался. Казалось, вокруг Каме выросли стены изо льда, видимые и осязаемые только Джином. Маленький обиженный Казу лежал запертый на полу железного ящика, закрыв руками уши и прислонившись лбом к холодной поверхности, а ключ был у него самого, но он боялся даже отнять руки от головы.
А потом…
Косясь из своего угла на Джина, Каме щёлкал языком и отмечал, что с течением времени что-то меняется в его отношении к Аканиши, что-то меняется в самом Джине.

Забыться и забыть и сбросить это бремя,
Покуда свой клубок разматывает время...

Время и привязанность. Они своими тёплыми ладонями гладили льдинки.
***
Был обычный концерт. Они стояли, готовые выйти на сцену, первые аккорды музыки уже звучали.
Коки дышал Джину в затылок и уже поднял ногу, чтобы двинуться на сцену… Каме слегка оттолкнул его в сторону и что-то вынул, прямо из-под уже готовой опуститься ноги. На ладони что-то блеснуло. Джин обернулся, прямо перед его лицом на вытянутой ладони Каме держал его серьгу. И пока он судорожно засовывал ее в ухо, он все смотрел и смотрел в эти бездонные ореховые глаза.
Кап-кап-кап откликнулось детское сердечко Кая…
Дотрагиваясь до ледяных преград перед собой, Джин ощущал, как под ладонями струится вода.
Казу улыбался.
Но как прежде уже никогда не будет…
- …Аканиши-кун….
_________________________________________________________________
*Йоко Оно Леннон, известная как Йоко Оно (англ. Yoko Ono, род. 18 февраля 1933, Токио, Япония) — авангардный художник, певица и деятель искусства, вдова Джона Леннона из The Beatles. Имеет гражданство США и живёт в Нью-Йорке
Конец
31.08.08