Автор: Evelyn Prechan
Пэйринг: РёКаме, Акаме
Рейтинг: PG
РёКаме- Отойди, - Рё вздрагивает, когда слышит за своей спиной глухой голос и сбившееся дыхание. Он молниеносно оборачивается и видит Каме, который хмуро и недовольно смотрит ему прямо в глаза.
- Мой выход, - говорит он, и Рё, наконец, подчиняется, а Каме проходит мимо него уверенным и твердым шагом.
Со своего места Рё видно, как меняется лицо Каме при выходе на сцену. Из равнодушно-усталого оно превращается в настороженное и слегка надменное – в соответствии с ролью, которую он играет.
«Если бы на моем месте был кто-нибудь другой», - думает Рё, усмехаясь, - «он был бы восхищен».
Но только не Рё. Ему не нужен глянцевый образ айдола, к которому он привык наблюдать даже в собственном зеркале. Внезапно ему захотелось снова поймать усталого Каменаши, с потухшим взглядом, опущенными плечами. И толикой страха во взгляде – страха волка, пойманного в капкан.
И Рё ловит его в капкан своих руки и ног, зажимая Каме в углу пустой гримерки. Он сопротивляется, шипит, и пытается оттолкнуть Рё, оставляя на его теле метки боли своими острыми локтями и коленками. Все до того момента, когда Рё исхитряется поцеловать его. Губы Каме прохладные и гладкие, а сам он неожиданно успокаивается. Но когда Рё отрывается от него, то едва не задыхается, потому что видит, наконец, на лице Каменаши то самое желанное выражение - обреченность, усталость и страх перед неизбежным.
Но ярче всего в его взгляде светится самое сильное волчье чувство.
Голод.
АкамеСпящий Джин - неподвижный, бледный, вытянувшийся во весь рост на кровати - кажется Каме похожим на фарфоровую куклу. Его ресницы не подрагивают, у лица строгий и безмятежный вид, и только рот приоткрыт настолько, чтобы можно было различить блеск двух верхних зубов – Каме отстраненно думает, что такие куклы в старину считались самыми ценными.
Каме откидывает одеяло, и на Джина падают лучи утреннего солнца, делая его бледным, как простыни, на которых он лежит. Взгляд Каме скользит по четким линиям тела, по еле заметно вздымающейся груди, по беззащитным ключицам, а потом его рука повторяет этот путь. Он не касается кожи – ведет ладонью в сантиметре от ее поверхности, и тонкие волоски приподнимаются вслед за его рукой.
Каме касается губами век и улыбается, чувствуя легкий трепет. Джин начинает дышать глубже и чаще, Каме подносит руку к его рту и проводит пальцами по сухим губам.
«Оживи», - думает Каме. – «И посмотри на меня. Я тоже хочу проснуться».
Джин неподвижен, но Каме знает, что это ненадолго. Скоро Джин вздохнет полной грудью, вытянет руки над головой – тело изогнется волной, прогоняя сон, и собственническим жестом притянет Каме к себе. И пока это не произошло, Каме хочет сделать кое-что еще. Он утыкается губами в шею, туда, где бьется неровный пульс, а потом скользит вниз, минуя ключицы, останавливаясь на сосках, и замирая в районе пупка. Мышцы на прессе Джина дрожат от напряжения. Каме поднимает глаза и ловит взгляд Джина, в котором рассеивается сонная дымка.
- Что ты делаешь? – спрашивает Джин хриплым от недавнего сна и возбуждения голосом.
Каме ложится щекой на теплый живот, чувствуя, как дрожат напряженные мышцы.
- Хочу услышать бабочек в твоем животе.
АкамеДжин смотрит на часы, переводит взгляд на Каме и поджимает губы. Где-то в тысяче километров отсюда шумит холодный океан цвета нефти, пульсируют огни вывесок, мешая спать. Иногда, в такие моменты как сейчас, ему кажется, что там было бы лучше. Там, где тебя и проблемы разделяет океан.
Сейчас его и проблемы разделяет узкий столик, в поверхности которого отражается недовольное скучающее лицо с резкими скулами и безвольно лежащая рука, словно упавшая под тяжестью браслетов. Играет тихая музыка, гул людских голосов омывает их как вода, не трогая ледяного молчания, и утекает прочь. Огни отражаются в оконных стеклах, на боках фарфоровых чашек, в кольце на пальце Джина и глазах Каме.
- Он сейчас сюда придет, - нарушает тишину Каме, поводя плечами. – Сейчас. Придет. Понимаешь, Аканиши?
Аканиши Джин не понимает. Он не хочет понимать, и не будет.
- Ну и хорошо. Тогда ты, наконец, допьешь этот чертов кофе и закажешь чего-нибудь покрепче. Ведь ты только поэтому им давишься?
Каме сжимает изящную ручку фарфоровой чашки так крепко, что белеют костяшки пальцев. Джин это видит, и в животе у него сразу начинает что-то ныть.
- Нет, - отвечает Каме решительно. – Не поэтому.
- В вечер перед своим выходным можно и расслабиться, - говорит Джин нарочито бодро, вальяжно откидываясь на спинку стула. Надо выглядеть весело, надо улыбаться, игнорируя свист ветра в груди, как от сквозной пулевой раны. И притвориться, что он ничего, абсолютно ничего не понимает.
- Аканиши, расслабиться – не значит напиться, - говорит Каме, кидая беглый и ищущий взгляд в зал.
- Позволить себе пару бокалов – не значит напиться, - парирует Джин, довольный тем, что разговор хотя бы не стоит на месте.
Каме нервничает еще больше. Движения пальцев, когда он поправляет волосы и вертит в руках ложечку, кажутся слишком порывистыми, а глаза бегают.
- Тебе, определенно, не стоило пить столько кофе. И еще на голодный желудок, - обеспокоенно замечает Джин, примериваясь к своему куску торта.
Каме неожиданно хлопает ладонями по столу так громко, что Джин вздрагивает и поднимает на него недоуменный взгляд.
- Хватит, черт возьми, - шипит Каме, сужая глаза. – Перестань вести себя как идиот, или я подумаю, что ты деградируешь. Сейчас сюда придет Коки, он не ожидает увидеть тебя, да и я не ожидал, честно сказать. Никто не виноват, что ты стал таким наблюдательным и сегодня «просто проходил мимо».
Он делает глоток из своей чашки и слишком решительно ставит ее на столик.
Джин чувствует, что холод заползает откуда-то снизу, окутывает его тело, вызывает ветер в дыре в груди, которая начинает болеть еще более немилосердно, и сворачивается в животе тугим комком страха.
- Давай поговорим. Нормально поговорим, - предлагает Джин, внимательно глядя на Каме. – Ты собирался посидеть здесь с Коки, так? А днем ты говорил, что весь вечер проведешь дома.
- Планы изменились, - отвечает Каме. – И почему я должен перед тобой отчитываться?
В его голосе звучит уже не недовольство, а высокомерие, и его только добавляет то, как Каме поводит плечом и опускает ложечку в кофе, надувая губы.
Джин чувствует, как черный комок в его животе разрастается и требует выхода. И он взрывается.
- Это просто отвратительно! Вы прямо как парочка! Скрываетесь, уединяетесь… Тебе нравятся такие, как он? – яростно говорит Джин, и чувствует, что в глазах у него пылает от бешенства. - Обесцвеченные, как гангуро*, с накрашенным и ногтями? А его брови? Ни у одной моей девушки не было таких тонких бровей! Окама**, - презрительно бросает он в конце и смотрит на Каме, тяжело дыша.
На его лице нет ни тени эмоций - холодная бесстрастная маска и горящие глаза.
- Ты хотел поговорить нормально, - начинает он спокойно, но у Джина от этого тона волосы готовы подняться дыбом. – И начинаешь говорить о своих девушках. Чего еще я не знал?
На секунду воцаряется пауза. Джин смотрит на Каме, который бессознательно вскинул подбородок, и чувствует слабый след от той красной нити, что связывала их. Они никогда не говорили об этом, слова были не нужны, просто Джин всегда знал, что Каме – это то, что никогда не пройдет, это навсегда, это то, при взгляде на которое внутри раздается рык: «мое!» Это инстинкты, слова тут бессильны.
Каме смотрит на Джина, словно на человека, которого бы с удовольствием ударил сейчас, но необходимо соблюдать нейтралитет. Джин бы предпочел это сейчас, как и если бы Каме обозвал его ублюдком, плеснул кофе в лицо, но злился бы на него как на Джина, а не одного из тех-людей-с-которыми-надо-быть-дружелюбными.
- И не смей оскорблять моего друга, - чеканит он напоследок, и эти слова отпечатываются в сердце Джина. Он даже чувствует, как летит каменная крошка из-под резца.
- Вижу, вы действительно подружились, пока меня не было, - говорит он, и порывисто встает. Последнее, что он видит, это лицо Каме, поднятое к нему, его широко раскрытые глаза, беззащитную шею и полуоткрытый рот, словно в желании что-то сказать. А потом он бежит в раскрашенную яркими красками городскую ночь.
Каме видит, как Джин выходит из кафе и проходит мимо окон широким размашистым шагом, словно стараясь убежать. Когда он исчезает из видимости, Каме опускает голову на руки, поставленные на стол, и тяжело вздыхает. Кажется, что воздух застрял в его горле, он вздыхает еще пару раз, чтобы стало легче и поднимает глаза. Чтобы увидеть Коки, сидящего напротив.
Он вздрагивает от неожиданности, а Коки весело улыбается:
- Извини, что опоздал, пробки. Ты долго ждал? – Каме пытается успокоить сердцебиение, и молчит.
- А, это ты мне заказал? – спрашивает Коки, указывая на нетронутый кусок торта, оставленный Джином. – Спасибо, конечно, только знаешь, я не очень люблю шоколадную крошку…
- Это мое! – слишком поспешно говорит Каме и придвигает тарелку к себе. – Просто поставил ее напротив, чтобы не было так скучно. – Он изображает картинную улыбку, и Коки, доверчивый как ребенок, улыбается, уверенный в том, что Каме на него не злится.
В каком-то смысле это действительно так.
Каме сейчас представляет Лос-Анджелес, каким он его видел в фильмах. Он представляет маленькую квартиру, в окно которой виден город, в квартире кровать с белыми скомканными простынями, а на кровати Джин и какая-то блондинка. Джин жарко целует ее шею, шепчет ей по-английски и накрывает своим телом, путаясь в простынях.
Он пробует торт, чтобы перебить вкус тех слов, которые остались у него на языке. Каме ненавидит людей, которые уходят, не дослушав, и сейчас он зол на Джина за то, что он так и не дал ему сказать: «Придурок», «Послушай меня», «Спасибо», «Не говори глупостей». Но самым последним было слово «Вернись», оно еле ворочается на языке, тяжелое от скрытых в нем смыслов.
И он запивает это слово кофе, черным, как угольное облако боли в его груди.
*Гангуро - молодежная субкультура в Японии, представители (чаще представительницы) которой стремятся быть похожими на калифорнийских девушек с пляжа; в этом им помогает солярий, тональный крем, осветление волос и голубые контактные линзы.
Посмотреть фото гангуро можно здесь.
**Окама - "гей" по-японски.